Лентун БЕЗАЗИЕВ: МНЕ НЕ СТЫДНО ЗА ПРОЖИТЫЕ ГОДЫ
- Подробности
- Категория: Безазиев Лентун Романович — досье
- Опубликовано 07.10.2016 11:32
- Автор: Super User
- Просмотров: 166
(Газета «Крымские известия» от 19 марта 2002 года)
ЮНОСТЬ КОМСОМОЛЬСКАЯ МОЯ
Если говорить с сегодняшних позиций: прошел ли я путь от школьника, студента до руководителя, как миллионы других, скажу — да. Был пионером. С 56-го года — комсомольцем. И когда сегодня новообращенные демократы говорят о комсомоле с издевкой, иронией, лживостью на довольных физиономиях, хочу напомнить о Павке Корчагине и о миллионах парней, которые отдали здоровье, жизнь за восстановление индустрии первых пятилеток.
Напомню для тех, у кого коротка память, об освоении Сибири, когда молодежь ехала обустраивать неизведанные земли. Ведь только после поднятия казахстанской целины и получения миллиардов пудов хлеба наступила в стране сытость. А долгих десять лет хлеба в достатке не было. Кто это все поднимал и осваивал? Молодежь. И разве не молодые жизни горели в огненном пекле Великой Отечественной войны? Они гибли с мыслью о Родине. Так разве можно сравнить их мысли с думами и чаяниями нынешней молодежи? Сегодняшние «герои» — манкурты, не знающие и не желающие знать прошлое своей Родины. Мы же в свое время перед тем, как вступать в комсомол, должны были знать политическую обстановку планетарного масштаба и имена мировых героев: испанки Долорес Ибаррури, немца Вильгельма Пика, француза Мориса Тореза, итальянца Пальмиро Тольятти, поляка Владислава Гомулки, корейца Ким Ир Сена, болгарина Георгия Димитрова, китайца Мао Дзэдуна.
Мы не росли инфантильными. И не надо очернять наше прошлое тем, кто и близко не знал нашу комсомольскую юность, которой, кстати, я горжусь. Да и многие другие.
Сегодня много говорят о падении духовности, нравственности души. Но что мы видим? Довольные улыбки телеведущих, которые 7 ноября на площади опрашивают школьников младших классов о значении Октябрьской революции и — не получают ответа. Да, к сожалению, малыш знает о Мазепе больше, чем о событиях мирового, космического значения, которые совершили его предки. И это — горе. Можно по-разному воспринимать эти события по истечении стольких лет: одобрять, восхвалять, хулить, но не знать их — кощунство той системы и идеологии, в которой мы живем, кощунство в воспитании личности и человека. Не могу в этой связи не вспомнить о Французской революции, казнившей короля и королеву и тысячи других людей. Тем не менее Франция отмечает 14 июля как историческую дату становления государства. В отличие от нас и нашего Верховного Совета Украины, отменившего празднование 7 ноября.
Назовите страну с идеальным становлением государственности, экономики, политического состояния. Демократы 90-х годов очень любят ссылаться и восхвалять на все лады демократию США. Но позвольте: не в этой ли стране было рабство? Не эта ли страна сбросила бомбы на Хиросиму и Нагасаки? Не эта ли страна поливала Вьетнам и Лаос напалмовыми бомбами, и сегодня из 18 провинций Лаоса в 14 нельзя жить — земля пропитана ядом взрывов американских бомб. Не эта ли страна сегодня взяла на себя роль международного жандарма, уничтожая ценности — человеческие жизни? Не такой ли метод она избрала на Балканах и в Афганистане? Есть поговорка: где дом — где река. Как можно смешивать воедино трагедию гибели мирного населения — и так называемую задачу уничтожения терроризма в Афганистане?
ПАРТИЙНЫЕ ГОДЫ
Как я стал членом Компартии? Этому предшествовало удивительное событие.
1967 год. Будучи главным инженером УНР № 703, я строил крупнейшие промышленные объекты Самарканда категории «Б». Тогда партия объявила задачей восьмой пятилетки построение объектов категории «Б» и резкое увеличение производства товаров народного потребления. В Самарканде было начато формирование промузла, на котором строились фарфоровый завод на чешском оборудовании, заводы лифтостроительный и домашних холодильников. В городе возводились швейная фабрика капроновых плащей, шелкомотальная и ткацкая фабрики, керамзитовый завод, шла реконструкция домостроительного и винкомбинатов. Это строительство по тому времени было одним из крупнейших в Узбекистане. ЦК и Совмин республики придавали ему большое значение. Комиссии приезжали во главе с секретарем ЦК И, как правило, в воскресенье. Проверяли ход работ, исполнение графика. Такие производственные совещания были тогда нормой. В один из жарких июльских дней главный инженер треста дал мне поручение приезжающей завтра госкомиссии доложить о ходе работ. Почему поручили мне, а не начальнику управления — это особый разговор. Им был тогда полковник в отставке Залман Иосифович Зильбер, профессионал своего дела. Но — исключенный из партии за то, что развелся и женился на другой. Городские партийные деятели, зная об этом, решили подпустить к высокому начальству меня, так как на всех проверяемых объектах я начинал мастером с нуля и технически во всем отлично разбирался. Назавтра наехала туча машин. Тогда особо ценились черные ГАЗ-21 с никелированными молдингами. Я, увидев министра, которого немного знал, начал докладывать ему. А он все подталкивал меня в сторону пожилого человека. Для меня же тогда не существовало начальства выше, чем министр, до которого тоже дошло, что я в свои 25 лет не могу знать Ивана Георгиевича Анисимкина, секретаря ЦК.
— Это секретарь ЦК, — прошептал министр, чем ввел меня в шоковое состояние. Тогда у меня было понятие, что секретарь ЦК должен быть в строгом костюме, лакированных туфлях, со строгим взглядом. А он приехал в рубашке навыпуск с короткими рукавами и с чуть надорванным нагрудным кармашком. На мне же была модная нейлоновая рубашка, да и туфли были лучше, чем его сандалеты. Мне понравился его простой вид, доброжелательный взгляд. Я сообразил, что можно говорить открыто, пока заказчиков нет. И в ходе беседы, видимо, до того увлекся, что секретарь ЦК сказал:
— Ну ты и врун. У меня сын старше тебя и меньше врет.
— Я не вру и могу доказать по проектам, что я лучше строю, чем в Москве.
Иван Георгиевич пришел в замешательство от моего нахальства. Бывший директор Чирчикского химкомбината, он был профессионалом, которому было поручено вести в республике от ЦК промышленность и строительство. Тем не менее мои слова, видимо, доставили ему удовольствие. С его стороны я не почувствовал к себе снисходительности. Он хотел понять суть. И после нескольких часов, расставаясь, я по его рукопожатию понял — он доволен моими ответами:
— Спасибо тебе.
Эту встречу вечером в парке имени Горького я, как положено, обмыл с друзьями. Конечно, в ярких красках расписал свое геройство. А потом узнал: вечером того же дня во время другого застолья — ужина на даче обкома партии — Анисимкин расспрашивал обо мне. И никто толком ничего сказать не мог, кроме того, что, мол, 25 лет, работает несколько месяцев. Мне потом рассказывали, что Анисимкин кулаком по столу ударил:
— Завтра же заберу его на должность на порядок выше!
А надо сказать, что за год до этих событий в Ташкенте произошло землетрясение. В восстановлении участвовал весь Союз. Ташкент был стройкой номер 1.
Меня вызвали в горком партии ко второму секретарю. Я догадывался, зачем. Первая же атака:
— Надо в партию.
— Возрастом не вышел. Секретарь рассвирепела:
— Строите крупнейшие объекты пятилетки – и не член партии! А если начальник управления и главный инженер беспартийные, кто будет проводить в жизнь решения партии? Я задумался: точно так получается.
— Буду вступать.
Тут же было дано указание секретарю парткома треста немедленно оформлять мой прием в партию. Но тут вторая «претензия» прозвучала в мой адрес. Если кто помнит из людей моего возраста, тогда молодежь бесконечными толпами ходила по центральным улицам малых и больших городов. Как правило, они назывались улицами Ленина. Так было и в Самарканде, где вся молодежь слонялась от гостиницы «Регистан» до парка Горького. На три рубля можно было хорошо отдохнуть с девушкой. Кружка пива стоила 20 копеек, на рубль — целая бутыль. Палочка шашлыка стоила тоже 20 копеек. Дорогие билеты в кино на вечерний сеанс продавались по 35 копеек. Еще 30 копеек оставались на то, чтобы довезти девушку домой. Вот и высказала мне секретарь горкома:
— Хватит шляться по городу! Вы — руководитель. Пора жениться.
Это в мои планы тогда не входило. И тут уж я отстоял свою свободу, заявив, что женитьба — вопрос мой и моих родителей.
И остался до поры до времени холостым.
В партии я более 30 лет. Чем могу отметить свою партийную жизнь? Имел хозяйственных выговоров с добрый десяток. Они тогда сыпались то от народного контроля, то министерство подкинет. Но с гордостью могу сказать, что ни одного партийного выговора я не получил! Сейчас иногда читаю, что партбюро — это чуть ли не инквизиция. Да, все было не так просто, даже жестко. Но партийные комиссии предварительно проверяли ход строительства, и перед началом заседания бюро меня (и других) знакомили с проектом постановления. И никакие выговоры не выносились без предварительного обсуждения и постановки в известность наказуемого. Несколько раз, имея в проекте выговор, я пользовался правом доказать, что не заслужил его. И отстаивал свою правоту. Мы тогда понимали, что выговор — это крушение карьеры. И те, кто их имел, все делали, чтобы этот выговор снять. И разве можно сейчас хоть частично сравнить этот подход с нынешним понятием трудовой дисциплины?
Сегодняшние миссионеры от СМИ, когда хотят очернить Компартию, очерняют все ее 19 миллионов трудящихся, инженеров, рабочих, которые вкалывали, созидали, были живыми людьми, а не ортодоксами. Я ни один день не провел на партийной кафедре в белом халате. Моя жизнь — летом работать по колено в пыли, зимой — по колено в грязи. И нас таких были миллионы. Хотя многие уже стары, больны, живут на пенсию, которая не дает чувствовать себя человеком, как должно было быть по справедливости к этим людям. И об этой категории тружеников вместо уважения и преклонения говорят как о недостойном материале прошлого. И при этом «забывается», что именно «материал прошлого» создал базу жизни для нынешних поколений.
НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОПРОС
Я не раз сталкивался с тем, что я депортированный. А ведь был большим начальником, руководил миллионами капвложений. Но были, были очень тяжелые моменты, которые я никогда не забуду.
Есть у меня друг — дагестанец по национальности. Живет в Самарканде. Кандидат наук, прекрасный знаток каракулеводства страны. Помню, когда я был главным инженером, видел, с каким почтением все смотрели на моего начальника управления Зильбера, ходившего зимой в папахе. И я (давно это было) дал себе слово. как стану начальником, буду носить папаху. И более 30 лет ношу папахи из каракуля, которые мне шил и шьет Магомед из Самарканда Наши жены росли вместе. Отцы, наших жен — бывшие фронтовики Иван Гайриев и Саид-Магомед — очень дружили. С зятем Магомеда я как-то оказался в начале 70-х годов в аэропорту Самарканда. К тому времени я был уже заметной фигурой в городе. А Самарканд по посещаемости иностранными туристами занимал четвертое место после Москвы, Ленинграда и Киева. Зачастую руководители мировых держав прилетели напрямую из.. Москвы для ознакомления с историческими памятниками города. Бетонная полоса принимала самолеты класса Ил-62, Ту-154. В общем зале, где мы находились, ко мне подошел со слезами на глазах доцент мединститута Юлий. Как выяснилось потом, вся его «вина» была в том, что он еврей по национальности.
— Помоги, — обратился он ко мне.
У его жены-красавицы был рак. И надо было лететь в Москву. Но ее пропускали, а его — нет. Я возмутился: в чем дело? А тогда существовала должность зам. начальника аэропорта по пассажирским перевозкам. К нашему счастью, ее занимал сосед Магомеда, азербайджанец Ибрагимов Атаджан-ака. Я — к нему. А он мнется.
— Не хочу тебя обижать, но пришла установка из Москвы. Поскольку через две недели открывается XXIV съезд партии, полет немцев, крымских татар, евреев через Москву запрещен.
Я был ошеломлен. Онемел. Меня, руководителя, которого знают в ЦК, строителя крупнейших строек пятилетки, этот запрет тоже касался! И если бы летел я — и меня бы не пустили в самолет, несмотря на мои должности и заслуги. Выйдя из кабинета, я увидел главного механика швейной фабрики, уже сданной нами, — крымского татарина Сервера. Он также должен был улететь с двумя подчиненными через Москву в Киев в командировку. Двоих его подчиненных-русских пропустили. А ему! настойчиво предлагали билет через Ташкент в Киев.
— Я — главный механик! — доказывал он. Мне пришлось ему жестко объяснить, что происходит:
— Лети, как предлагают!
Что касается доцента и его жены, кстати, она все же умерла от тяжелой болезни, то мы под личную ответственность уговорили на один день разрешить ему вылететь в Москву вместе с женой, чтобы в тот же день вернуться самому назад. Я вечером много выпил. Бился головой о стену.
Таковой была реальная жизнь. И подобных горьких фактов было много. Работая зам. председателя Ташоблагропрома, ведая сотнями миллионов капиталовложений, уже при демократе Горбачеве я услышал от старшей дочери:
— Сегодня в классе велели встать всем крымским татарам.
Через день такое же повторилось в классе младшей дочери. И все же, уважаемый читатель, когда в 90-е годы в Крыму был показан по телевидению шабаш со сжиганием партбилетов, я не испытывал ничего, кроме горечи. К такому финалу привели конкретные люди, а не идеи социализма. Разве, спрошу я вас в смертях сотен тысяч людей средневековой инквизиции виновна религия? Нет. Виновны конкретные мракобесы. Разве свобода, равенство, братство — идеи социализма — не идеи Бога? Когда в пьяном угаре бывший Президент России заявил, что с социализмом покончено, он забыл, что существуют законы, не подвластные даже всем вместе взятым президентам. Жизнь даже за короткий постсоветский период доказала, что эти идеи вечны. Подтверждение тому качественный состав Верховных Советов Украины и Крыма, состав губернаторов России, выборы в Европе. 80 процентов первых руководителей Европы — социалисты. Там давно исчезло слово «коммунист» как фактор пугала. И, определяя значимость человека, в цивилизованных странах смотрят не на его партийность, а на интеллект, духовное содержание. У нас же до сих пор «коммунистическим пугалом» пользуются работники масс-медиа.
Чем я горжусь как партиец? Тем, что ни одним поступком я не запятнал честь партии ни в пределах своей страны, ни за рубежом. Если меня переводили с одной работы на другую, худшую, то именно потому, что я коммунист.
— Иди, поднимай производство, — говорили мне.
И я не завалил ни одно из производств, доверенных мне партией и республикой. Я горжусь этим. А еще удивляюсь бывшей верхушке, некоторым бывшим членам Политбюро, которые дожили до 70 лет, получили от жизни все, и материальные блага в том числе, чтобы потом вдруг созреть: оказывается, они служили не той партии. Сегодня полно людей, которые за короткий период побывали в 5, а то и в 10 партиях. Как можно верить в их искренность и порядочность? Этим новоявленным демократам в 80-е годы партия дала бесплатное образование, привила основы мировоззрения. «Демократы» уже не знали, что такое голод в детстве, безводье, не знали вшей и цыпок на руках и ногах. Но, пропагандируя сегодня себя как идеал добропорядочности, они забывают слова из Библии: не верь тому, кто единожды предал. Единожды предавший предаст еще раз. Читатель, помни и следуй этой человеческой морали.
Не могу не вспомнить в этой связи маминого брата — младшего, оставшегося из старейших рода. В войну на танке Т-34 дошел до Берлина. Сегодня ему за 80. И его, коммуниста с 42-го, я иногда спрашиваю:
- Как ты вступил в партию, какие имел преимущества?
— Вступил потому, что политрук объяснил: кто из молодых еще не в партии — должен вступить. А преимущество было одно: первым идти в атаку за Родину, за Сталина.
Нынешним дерьмократам это надо знать! А вот я в свою очередь не могу ответить на вопросы, которые мне задает дядя, дескать, ты начальство, должен знать. Но я действительно не могу ответить: почему за селом Пионерским спички стоят гривну, а в городе 50 копеек? Почему участникам войны не выделяют уголь? Почему сегодня расхаживают по нашей земле бывшие полицаи с наградными планками? Пока мы не найдем ответов на вопросы фронтовиков, не восстановим справедливость, детям не дадим достойное воспитание, а старикам не обеспечим достойную старость, ни о каком возврате нравственности и состоянии души не может быть и речи. И еще. Если мы хотим подъема экономики, то надо помнить, что от состояния души человека зависит его вера в сегодня и завтра. А вера — это стабильность. Стабильность же — начало подъема.
Записала Марина СМИРНОВА.
(«Крымская правда»,
№ 49, 16 марта 2002 г.)